В старинном северном городке служил я диаконом кладбищенской церкви. Весной к сторожу приехал зять – военный летчик. В храме – с утра до вечера: не то чтобы очень уж богомольным был – скорее наоборот, просто в достопримечательном городке никаких развлечений не обнаружилось, вот и заходил каждый день от скуки.
Однажды после утреннего богослужения он и говорит: мол, встретил вчера знакомого подполковника – тот прилетел бомбить лед. А здешняя река действительно во время ледохода очень норовистая и от заторов, бывало, поворачивала даже вспять, вот и повадились предварять стихию бомбардировками. Так что ничего неожиданного в сообщении летчика не содержалось. Но когда он сказал, что знает место сброса зарядов, и предложил сходить посмотреть бомбометание, мы с батюшкой сразу же согласились. Ну, батюшке этому и тридцати не было, так что он – по молодости, а я – от непреодоленного пристрастия к авиации.
Вышли из храма и по тропочке направились через кладбище в сторону городской окраины. Снегу было еще предостаточно, хотя и грязь местами уже обнажилась, так что, пока дошли до реки, все повымазались. Решили двигаться далее прямо по льду, слегка залитому водою. И вот бредем, бредем так за летчиком, и стало одолевать меня сомнение, а сомнение, известное дело, первый враг веры.
– А полетят ли сегодня? – спрашиваю. – Уж больно погода неважная.
– Полетят, – твердо отвечает наш проводник, – хотя, конечно, туман и облачность – ниже предела.
– Как же тогда лететь? – недоумевает батюшка.
– Ребята грамотные – им погода без разницы.
– А ты-то откуда их знаешь? – снова удивляется батюшка.
– Да их комполка в Германии комэском был, вместе летали.
– Чего-о?
– Ну, их командир полка был в Германии командиром эскадрильи, а я служил в соседней части. Мы с ним несколько раз перегоняли машины в капремонт. А перед капремонтом техники обычно снимают с самолета все, что можно: радиоаппаратуру, приборы, даже лампочки – на запчасти...
– Как же вы летели? – настал и мой черед удивляться.
– Ночью, – просто отвечал летчик. – Идешь без огней, без рации, города внизу освещены – по ним ориентируешься... Германию проходишь, Польшу проходишь, тут уже малость светать начинает, курс – на солнышко... Подлетаешь к большому городу – там две девятиэтажные башни: между ними снижаешься – и как раз посадочная полоса... Потом отгонишь машину в стороночку, к лесочку – аэродром все ж гражданский, переоденешься и через дырку в заборе прямиком на вокзал, обратный билет брать.
– Сурово, – оценил батюшка.
– А куда денешься? Фултонская речь Черчилля положила начало холодной войне. Вот и приходилось...
Между тем все мы уже промочили обувь, а у нас с батюшкой еще и рясы намокли и затяжелели, однако проводник неутомимо шагал по воде.
– Далеко еще? – поинтересовался батюшка.
– До поворота, – отвечал летчик. – Надо прибавить – время поджимает.
Прибавили, сколько могли. На ходу я пытался еще расспросить авиатора о службе в Германии, о том, доводилось ли ему встречаться в воздухе с немецкими или американскими самолетами. Он скупо отвечал и всякий ответ заканчивал соображением о Фултонской речи Черчилля – видно, замполит был силен непомерно.
– Может, хватит? – батюшка совсем запыхался.
– До поворота, – повторил летчик, – бомбить будут там.
– Так ты нас что – вместо мишеней?
Ответа не последовало: летчик замер и указал пальцем в небо.
– Пошли, – прошептал он.
Мы ничего не слышали.
– Первый взлетел... второй взлетел... удаляются... разворачиваются... идут сюда...
Страшенный вой пронесся над нами в тумане и облаках, потом где-то впереди громыхнуло.
– Отбомбились... уходят... разворачиваются вправо... первый сел... второй сел...
К городу мы приближались в потемках. По счастью, служба еще не началась. Отец настоятель, увидев вымокшие и перепачканные рясы, услышав хлюпанье наших ботинок, изумился до крайности:
– Что случилось?
Мы объяснили.
– Ну ладно, – настоятель кивнул на батюшку, – этот – молодой, но вы-то, отец диакон?..
– Виноват, – говорю, – у меня к авиации любовь с детства.
– Ну, расскажите хоть, как там оно было?
– Да мы ничего и не видели, – махнул рукой батюшка, – туман, облачность, Фултонская речь Черчилля, – и пошел в каптерку переодеваться.
– Причем тут Черчилль? – не понял отец настоятель.
– Фултонская речь Черчилля положила начало холодной войне, – объяснил я.
– У вас у обоих – жар, что ли? Толком про самолеты можете рассказать? Хоть повидали чего? Или – зря маялись?
– По-моему, – говорю, – классно! Прошли на бреющем – прямо над головой и ка-ак шарахнут! А что вы, отец настоятель, так заинтересовались?
– Да у меня, – смутился он, – вроде как тоже любовь. Неразделенная... Я их даже и повидать за всю жизнь никак не могу: только в кино или по телевизору...
Когда после вечерней службы шли из храма, летчик вдруг сказал: «Тсс!» – и снова замер, как днем на реке:
– Первый взлетел... второй взлетел...
Издалека донесся приглушенный рокот.
– Брешешь ты все, – усмехнулся молодой священник, – ничегошеньки не слыхать.
– А вот и слыхать! – возразил настоятель. – Как вам, отец диакон?
Я кивнул. Мы стояли, прислушиваясь. Вокруг, озаряя по-весеннему льдистые сугробы, догорали в снежных колодезьках свечи. Здесь так принято: приходя зимой на могилку, делают в снегу углубление – пробивают кулаком по локоть – и на дно ставят свечку: она спокойно горит себе в глубине, не боясь ни ветра, ни снегопада. Сугроб сияет теплым свечением, и на душе делается тепло.
– Разворачиваются влево... уходят...
– Так они что же, – спросил отец настоятель, – больше не прилетят?
– Могут, если понадобится, – отвечал летчик.
– Ну, ты узнаешь тогда?
– Конечно, какой разговор? Это ж свои ребята – в Германии вместе служили.
– В грех зависти с тобой впадешь, – вздохнул настоятель. – Летаешь...
– Чего тут завидовать? Просто с детства любил самолеты: ходил в авиамодельный кружок...
– Да и я ходил, и отец диакон тоже, небось, а что толку?
– ...Потом в аэроклуб, потом окончил авиационное училище и был направлен в Германию... Дело в том, что Фултонская речь Черчилля...
– Стоп, – тихо, но с угрозою в голосе сказал настоятель, – на сегодня достаточно, расходимся по домам. Всем – Ангела-хранителя и спокойной ночи.
Источник: www.velikigrad.ru